 
natalie dormer2
Renée Parker, 27-28 лет
Порой Фрэнсису кажется, что Рене сознательно испытывает его терпение. Порой он в этом абсолютно уверен: чтобы так давить на больное, да еще раз за разом, требуется конский энтузиазм, достойный лучшего применения. Когда сонная Рене зевает, уткнувшись носом ему в плечо, он жалеет, что не убил ее еще в детстве. Впрочем, стоит отдать Фрэнсису должное, он пытался.
Она картинно обижается, когда он опять не спрашивает, как прошел ее день, но на действительно волнующие Фрэнсиса вопросы — "чего ты, мать твою, добиваешься?" и "когда ты от меня отъебешься?" — отвечать отказывается; переводит тему, улыбается самой невинной из своих улыбок (впрочем, даже самая невинная улыбка Рене остается на диво блядской) и треплется о чем-то своем, что интересует его в последнюю очередь. Стены, которые Фрэнсис выстраивает между собой и назойливым окружающим миром, она обрушивает, словно бумажные перегородки; насмехается над понятием личного; делает вид, что все в порядке, и неизменно забывает закрывать дверь в ванную комнату.
Рене — сплошная эротическая фантазия; Фрэнсис уверен, что кончит, если будет в красках представлять, как наматывает ее платиновые волосы на кулак и с оттяжкой бьет сестру лицом о ближайшую стену. Тогда, в девяносто втором, он выкинул ее из окна третьего этажа. Двадцать четыре года спустя он жалеет лишь о том, что не поднялся повыше.
Она обнимает его со спины, привстав на носочки, и желает доброго утра. Фрэнсис боится пошевелиться и задерживает дыхание, не уверенный, что сдержится и не переломает ей ребра.
Когда зареванная Марша — или Марсия, или Мария, он не помнит — появляется на пороге и угрожает судом, Рене сочувственно гладит ее по щеке и приглашает на чашку чая. Обводя кончиками пальцев желтеющие синяки на ее предплечьях и шее (остальные худо-бедно скрывает одежда), она не выказывает ни малейших признаков удивления. Рене говорит, что понимает ее и хочет помочь. Обещает дать номер телефона другой пострадавшей, а потом, хлопая наивными голубыми глазами, добавляет:
— Если только она уже вышла из комы. Знаешь, Фрэнсис ужасно разозлился, когда она пообещала нанять адвоката.
Марша уходит еще до того, как он возвращается с работы, а Рене весь вечер заливисто смеется без всякого, казалось бы, повода. О своем брате она знает практически все. Включая то, чего он сам о себе не знает (либо не хочет признавать): когда Фрэнсис, в очередной раз вспыхнув, обещает отправить ее на больничную койку вслед за выдуманными и настоящими подружками, Рене не ведет и бровью. За последние десять лет, несмотря на декламируемое вслух желание это сделать, он ни разу ее не ударил.
По субботам Рене уезжает, чтобы забрать у Бев его дочь, а вечером в воскресенье передает Беллу с рук на руки обратно матери. Фрэнсис понятия не имеет, как проходят их встречи, но догадывается, что прохладно: Рене ненавидит Бев и не пытается это ни аргументировать, ни скрывать.
— Ты женился на шлюхе, — безапеляционным тоном сообщает она, поправляя перед зеркалом кружевной пояс для чулок. Фрэнсис наблюдает внимательнее, чем того требуют правила приличия, и думает, что парням из agent provocateur стоит взять Рене лицом своей фирмы. Или ногами. Или задницей.
— Нравится? — спрашивает Рене, и он молча отворачивается, но все-таки замечает краем глаза, что она победно улыбается. — Значит, и ему понравится.
Фрэнсис ловит себя на том, что готов, не выясняя обстоятельств, отпиздить этого "его".
Ну и Рене, конечно. Ее, пожалуй, в первую очередь.
1 — родная дочь приемных родителей Фрэнсиса, если быть точным.
2 — она придержана, но речь о замене пойдет только в том случае, если Дормер займут на самом форуме уже после открытия, и не раньше.
Нюансы биографии и прочего обсудим уже в личном порядке.
Умение действительно хорошо писать станет залогом успешного общения и долгой игры. Мой пост под спойлером. Свернутый текст Шлюха, стоящая на перекрестке Уэнтворт-авеню и сто девятнадцатой улицы, одаривает Фрэнсиса точь-в-точь таким же оценивающим взглядом, что и он ее, после чего расправляет плечи и улыбается; поправляет прическу. Ее грудь кажется на размер больше, чем есть на самом деле, благодаря вырезу и тесному белью. Если снять его, на коже останутся уродливые следы от лямок и швов, в этом Фрэнсис не сомневается. И еще он не сомневается, что в Бриджпорте можно снять девицу, у которой будут блестящие каштановые волосы, гладкая кожа и чистый английский без эбоникса. Плевать, что на проституток Даунтауна его одежда и nissan quashqai не произведут и десятой доли такого же впечатления. За пару сотен любая из них разрешит трахнуть себя хоть вниз головой на веревочной лестнице.
Он все-таки уезжает — и отнюдь не в Бриджпорт — до того, как мулатка успевает подойти к окну с пассажирской стороны. Она показывает ему вслед средние пальцы, но делает это без особого энтузиазма, словно и не рассчитывала заработать ненавязчивым сорокадолларовым отсосом на ближайшей офисной парковке. Хотя какие, нахуй, офисы, когда речь идет о Роузлэнде.
Маршрут, проложенный по навигатору, оказывается неверным, и Фрэнсис чертыхается себе под нос: вновь оказавшись в городе, он чувствует себя туристом и с трудом ориентируется в знакомых, казалось бы, местах. Чтобы выехать из черных кварталов, приходится потратить почти двадцать минут. Оставшуюся часть пути он преодолевает без приключений, но сверяется теперь уже с бумажной картой, каким-то чудом завалявшейся в бардачке.
Бев звонит ему трижды. По субботам она привозит Беллу в Нейпервиль, возвращаясь за дочерью только к вечеру следующего дня, но сегодня Фрэнсис не выходит на связь: ему почему-то не хочется предупреждать о своем визите заранее. За пять последних лет он ни разу не заглядывал в их квартиру — прекрасную, между прочим, квартиру с видом на гребаное озеро Мичиган, которая стоила целое состояние, и Бев должна быть за это чертовски благодарна. Фрэнсис бы даже сказал, благодарна по самые яйца. Возможно, он именно это и скажет чуть позже. Если, открыв дверь, не обнаружит жену в постели с местной версией Джимми Киммела.
Как, блядь, вообще можно смотреть его шоу? В последний раз, когда Бев включила при нем ABC, Фрэнсис вышел из себя настолько, что чуть не ее не избил. К счастью, все обошлось считанными затрещинами. К счастью, разумеется, для Бев, находившейся на четырнадцатой неделе беременности.
Фрэнсис оставляет автомобиль на парковке, предназначенной для жителей высотки, и нащупывает, не вытаскивая внушительную связку из кармана, нужный ключ. Пока лифт поднимается на шестнадцатый этаж, он успевает представить Бев с Джерри Спрингером (эта мысль заставляет его расхохотаться в пустой кабине) и Крисом Хардвиком (смех тут же прекращается), и думает, что ни капли не удивится, если так оно и окажется.
Ключи больно впиваются в ладонь; он, моргнув, разжимает судорожно стиснутые кулаки и пытается успокоиться. Бев, хоть и круглая дура, не станет приводить кого-то в дом при ребенке. Особенно зная, что Белла вполне способна выдать почасовой график их будней, начиная с позапрошлого вторника.
Открывая дверь, Фрэнсис надеется, что будет прав в своих предположениях.
— Бев? Беллс?
Никто почему-то не выходит его встречать — это неприятно удивляет, — поэтому он направляется прямиком на кухню, где, по всем канонам логики, должна находиться Бев; опционально, в любой день недели. Когда навстречу выходит невысокая темноволосая девчонка с оленьими глазами, Фрэнсис замирает в растерянности. Он уверен, что не ошибся квартирой. Тогда какого хрена?
— Какого, собственно, хрена? — теперь уже вслух повторяет он свою последнюю мысль и делает шаг в сторону, мешая незнакомке пройти мимо.
|
